Saliteria: The World of Three Makers

1. Имя: Ин-намарр (истинное имя Аратт-ни-Лии)

2. Возраст (реальный и на вид): реальный возраст около пяти-семи сотен лет, внешний балансирует в пределах 20-25 (очень сильно зависит от погоды, да-да).

3. Раса: доминирует кровь призрака, но присутствует кровь эльфа Лунного света.

4. Род деятельности: странствующий лекарь (и самовольно определившийся жрец Соула); в данный момент держит курс на Академию с целью поступления на должность преподавателя.

5. Внешность: росту парень вышел чуть повыше 180 см, довольно широк в плечах и крепко сбит. Телом своим никогда толком не занимался, поэтому развитого рельефа не имеет – однако достаточно жилист ввиду жизни в лесу, ноги и руки крепки и цепки. Пальцы, тонкие и изящные, стали узловаты в суставах и потеряли свою былую красоту.
Кожа бледна, но имеет здоровый оттенок благодаря примеси эльфийской крови, глаза имеют оттенок поздней листвы ивового дерева; белые, серебристые волосы вьются крупными волнами и имеют привычку рассыпаться непослушными мелкими прядями – для их покорения призрак использует многочисленные заколки, которые, впрочем, редко выставляет напоказ, предпочитая или хитроумно прятать под волосами, или попросту накидывать на голову капюшон своей робы.

6. Характер и прочее:
Это крайне уравновешенное существо, привыкшее скрывать суть своих эмоций и выказывать их только в том случае, когда считает нужным, и исключительно в виде сухих хлёстких фраз – если же речь о похвале, то она тоже будет довольно суха, но к ней добавится лёгкая тень улыбки, и сразу тон приобретёт некоторую ласку.
Ин-намарр имеет свою, сугубо личную философию, которая сложилась с долгими десятилетиями, и никогда от неё не отступает. Руководствуясь всегда и исключительно ей, он избегает столкновений и конфликтов, но в случае совершенно, как покажется со стороны, рядовом, он может жестоко наказать агрессора, даже если агрессия была направлена не на него, а на совершенно постороннее существо.
Призрак не заводит друзей и даже близких знакомых. Все его попутчики оставались с ним не более недели – и всегда ровно до того момента, когда звучало его непреклонное: «Тебе пора уйти». Ни с кем объясняться он не считает нужным, и просто проживает свою жизнь согласно той самой философии.
Он привык возносить молитвы – но отнюдь не в определённое время суток или месяца. Он делает это ровно тогда, когда к нему приходит внутренняя нужда, и в этот момент никто не должен ему мешать. Впрочем, что может такого случиться, никто не знает, ведь ни разу в жизни его не отрывали от богослужения.
У Ин-намарра есть одна интересная особенность: он неплохо освоил Сурьи, хотя часто допускает речевые ошибки, но родным языком для него всё равно остался Илидрин. Так что с теми существами, с которыми он не хочет иметь общения, к которым не желает проявлять снисхождение и когда просто находится в дурном настроении, он прибегает к Илидрину и наотрез отказывается переводить свои слова. «Трудности перевода» в его жизни – порой забава, порой дань памяти своему народу и себе-умершему, но чаще всего просто привычка без какого-либо подтекста.

7. Биография:
Ин-намарр родился ровно в ту ночь, когда этот мир покинуло два прекрасных существа. Два прекрасных существа, что породили своим слиянием чудовище.

Априа была родом из тех чистокровных призраков, что живут малым племенем в густых чащах замкнутой, размеренной жизнью, и мало что могло нарушить покой их одиночества. Априа, однако, даже среди братьев по крови была отчуждена: преследуемая идеей служения, она настолько вверила себя и свою судьбу Соулу, что фактически отреклась от бренного, и мирские заботы стали обходить её стороной. Однако она всегда была востребована в своём и окрестных селениях, поскольку была лучшим лекарем во всех лесах, родных и окрестных – по крайней мере, о ней шла именно такая слава, и в помощи отказать она не считала себя в праве.
Но великие звёзды знают истинную суть вещей: как и должно было случиться, однажды сердце своевольной жрицы тронула тень любви. Его имя утеряно в потоках времени, но доподлинно известно, что он был из рода эльфов Лунного света. Любопытство привело этого молодого эльфа в леса, где текло существование народа Априи, и оно же заставило юношу переступить порог дома женщины, чей голос заворожил ценителя музыки. Он вслушался в каждый звук её пения, и сердце дрогнуло, когда их глаза встретились – она же была сражена и… одержима желанием поглотить эту невинную чистую душу. Но глубже простой жажды было что-то ещё, чему трудно было Априи отыскать объяснение, и она пригласила эльфа остаться, дабы прислушаться к себе. Он помог ей осознать – так и отступила от своего пути жрица Соула.
Нежный роман длился недолго: хоть Априа не была юна, и не одна душа нашла конец своего бытия в объятиях призрака – но тяга к эльфу была выше её сил. Прошло не более двух недель, как она прогнала его и велела никогда не появляться на пороге её дома. Наказ эльф выполнил – и так и не узнал, что прекрасная призрак выносила его кровного сына.

Имя ребёнку подбирали с особым вниманием, Априа даже согласилась на помощь искусного провидца для такого случая. Маг долго находился наедине с ребёнком, и слышно было, как он шептал какие-то слова. Когда же он вышел, вид его был мрачен, а вердикт неумолим: «Дитя наречь Аратт-ни-Лии».
Матерь молча кивнула.

Аратт рос, внешне мало чем отличаясь от чистокровного призрака, и всё его воспитание проходило в ключе родного народа. Об отце он не знал, и все вокруг молчали – вообще-то, до самого юношества Аратт не ведал, что он вообще рождён от слияния двух созданий.
Однако кровь не обманешь: лес манил мальчика в свои глубины, и этот интерес порой закрадывался отвлекающим зудом в занятия магией, заставляя думать только о себе и требуя удовлетворения. Он спросил совета у матери, и матерь не была против: так начались его прогулки по лесам и знакомство с окружающим его миром. Выходил он, подгадывая сумерки, и опасность не грозила ему.
Однажды случилась с подрастающим мальчиком история, перевернувшая его дальнейшую судьбу: он встретил Иррилианни, лесную эльфийку, весёлую упрямую девчонку, которая не побоялась его и сумела заинтересовать своими бойкими байками о лесных зверях. Долго не выходил из укрытия Аратт, вслушиваясь в незнакомую речь: все призраки его поселения говорили исключительно на Илидрине, и Сурьи был ему чужд – но вот, наконец, сражённый тем упорством, с которым девочка лепетала что-то, казалось, пустоте, мальчик проявился в сумерках; так началась их дружба.
Аратт обосновался в лесах, не желая возвращаться в поселение и терять годы общения с единственным другом. Матерь пришла за ним только через две недели узнать, куда он запропастился, и сын ответил, что отныне будет жить среди лесных эльфов. Матерь вздохнула и отпустила его.

Он помнил уроки матери и практиковал магию разума, но так осторожно, чтобы никто вокруг не мог об этом знать. А вот свои способности в магии сумеречного лекарства скрывать не собирался, более того – пользовался плодами принёсшего успех ремесла среди чужых существ. Ему нравилось то, что его уважают, и то, что за собой это уважение влекло: по чести, он всегда чувствовал себя особенным, хотя матерь не прививала ему мысль о том, что он из тех самых «высших».
Мать Аратт навещал редко и коротко, и с каждым разом встречи становились всё прохладнее: она чувствовала, как от раза к разу её дитя отдаляется от неё, и он чувствовал, что путь его увлекает прочь от родного дома, и однажды он попрощался с матерью навсегда.

Он рос и креп, и ему нравилась размеренность бытия среди лесных созданий. Он учился играть на флейте и лютне, и Иррилианни учила его делать вышивку на одежде, а он делился с ней теми тайными знаниями, что не открывал никому: магии разума. И хоть у девочки ничего не получалось, наблюдать те шалости, что её друг проделывал с кем-нибудь из сверстников, она просто обожала.
Что и говорить, им было хорошо вдвоём, и никто больше не допускался в этот уютный мир двух душ. У них был свой дом на дереве, в котором они проводили часы за беседами, обучением, играми. Они взяли щенка, и даже когда он вырос в большого пса, Аратт продолжал затаскивать зверя в домик на своей спине – тем более что вырос юноша добротно сложенным.
А девочка, меж тем, превращалась в девушку, и юноша стал засматриваться на её резко изменившиеся черты, женственный разрез глаз, утончающуюся, рельефную фигуру. Все прочили им свадьбу, считая, что пара была предопределена самой судьбой, и ребята не спорили. Они проводили вечера и ночи столь же невинно, что и всегда, позволяя лишь прикасаться друг к другу трепетными губами, и от этого ощущения у Аратта замирало сердце.

День свадьбы был назначен, и ничто не предвещало беды. Впрочем, не было среди эльфов знатоков Илидрина, а если и были, то не предавали они значения имени юноши – и, возможно, очень зря.
Венчание и торжество прошло так, как бывает редко: на диво легко, радостно, искренне – не было того, кто позавидовал бы или осудил в чём-то необычную пару. Счастьем светились лица новобрачных, и только их старый пёс отчего-то был хмур и невесел – быть может, просто болели обветшалые кости?
Особая ночь таковой не стала. Когда они оказались наконец вдвоём, и белое платье соскользнуло с нежного девичьего тела, Аратт ощутил страшную тягу – но вовсе не к этому телу, а к той чистой душе, что в том невинном теле обитала. В ужасе отпрянул от молодой жены призрак, и объяснить ей не мог, что с ним не так: она вилась встревоженной птицей вокруг него, а он боялся отнять руки от лица, чтобы кошмарная жажда не завладела им вновь. Но всё в порядке, убеждала его жена, она ведь с ним, она рядом, всё будет хорошо… И от этих слов стало тепло и спокойно, и он обнял её, крепко и ласково – чтобы никогда не отпустить живой.
Где-то за окном завыл пёс. Аратт открыл глаза. Бездыханное тело безвольно повисло в его руках. А на лице её… застыла улыбка… та улыбка, которую он не забудет никогда…

Он умолял их предать его смерти. Но никто не посмел поднять на него руку – как никто не поднял и глаз. Они просто велели уйти. Уйти и никогда не возвращаться. И жить, проживать муку своего греха целую вечность – если только не наберётся мужества наложить на себя руки.

И он умер сам. Умер от тоски.

Ин-намарр родился ровно в ту ночь, когда этот мир покинуло два прекрасных существа. Два прекрасных существа, что породили своим слиянием чудовище.
Предав забвению прежнее имя, новорождённый призрак ступил на путь странничества. Дав обет безбрачия и клятву служения сумеречному богу Соулу, Ин-намарр вышел в путь.
Скитания приносили его в разные края, и повсюду он совершал дела исключительно благие, и слух о нём порой опережал его самого.

Но вот однажды он понял, что он как лекарь плох. Он умел лечить болезни, да, но не смертельные. Он умел срастить рану – но не заживить кость. И тогда он отправился в леса, где искал и находил демонов, которых подчинял волей магии разума и беспощадно препарировал, изучая досконально каждую мелочь в организме. Такое изучение – дело небыстрое, и потому Ин-намарру потребовался далеко не один предмет исследования…

Утолив голод знаний, странник начал применять теорию на практике, и через несколько лет достиг высот в деле исцеления. И руки, будущие по локоть в демонической крови, стали спасать детей.
А душа, тоскующая по чему-то туманному и забытому, порой начинала вдруг рваться из груди, когда ночью восходил новорождённый месяц, и утолить эту боль не могло ничто на свете. Да он и не искал лекарства. Трудно сказать, искал ли он что-нибудь вообще.
Он давно потерял счёт годам и десятилетиям. Он перестал оглядываться назад. Только дорога, ведущая к горизонту. Плащ. Посох. И твёрдая поступь.

Так, путь странничества привёл его в Академию. Он не был уверен, что сможет достаточно убедительно преподать свои знания – уверен он был только в том, что сам владеет ими, по его мнению, в совершенстве, и не прочь был бы поделиться этим с юными талантами. Он даже не задумывался над тем, что ему ответит ректор – он пришёл спросить, давать ответ уже не в его компетенции.

8. Магические способности и другие таланты.
Магия разума;
Исцеление (сумеречная школа).

9. Семья и родственники.
См. пп. 6 и 7.

10. Друзья и враги.
См. пп. 6 и 7.

11. Слабости и уязвимости.
Сла-абости… Смотря что можно назвать слабостью. Все свои слабости он тщательно скрывает, трудно даже вспомнить, что его вообще может заинтересовать или задеть…
Что ж, он любит всё блестящее, аки сорока. Поэтому вплетение заколок в волосы чуть ли не приравниваются к богослужению. Драгоценные камни просто приводят его в восторг. Он без ума от шёлковых одежд, и потому носит длиннополое мужское платье, вышитое его собственной рукой. Он ходит с посохом – но это больше для виду и для случая, когда надо ласково постучать кому-нибудь по черепушке.
Он уязвим для всего материального и физического, будь то магия или оружие, и совершенно иммунен к магическим воздействиям на разум и искусной игре на нервах.

12. Оружие и артефакты.
Ничего такого нет. Разве что посох, который не годен для драки, да нож, используемый исключительно в помощь разбивания лагеря и приготовления пищи. Нож, кстати, хороший, закалённый, кованый из углеродистой стали.

13. Пробный пост
Плащ тяжело упал на землю, соскользнув с плеч, свободный от застёжки. Призрак, облачённый в шёлковое платье, склонился к нему и, подняв, встряхнул. Потом плавным, но быстрым движением расстелил плащ на траве.
Девочка, маленькая ву-ани, наблюдала за ним с неописуемым интересом, сидя у костра на широком сухом пеньке, и жевала кусок приготовленного на огне мяса. Призрак осмотрел поляну, не обратив внимания на девочку, поднял глаза к небу и прошептал что-то одними губами. Ву-ани прислушалась, и ушко её дрогнуло, пытаясь уловить слова, и тогда призрак произнёс вслух:
- Иленн тинн, ин мэрн, висалл.
После он не проронил ни слова, и девочка не решилась ничего спросить, когда он степенно опустился на колени и замер, сложив руки особым способом и сомкнув веки. Всё тело было похоже на натянутую струну – но призрак был расслаблен, ибо молитве нужно отдаваться всецело.
Девочка сидела смирно недолго: очень скоро зачесалось за ухом, потом заныл бок, потом затекла пятая точка, и ребёнок поднялся на ноги, начав перекатываться с пяточек на носочки. Тихо она стала обходить застывшего призрака, точно лисица кралась за куропаткой, и глаза озорно поблёскивали. Но потревожить мужчину она так и не решилась: совершив несколько кругов, ву-ани снова села на пень и, покопавшись в походном узелке, достала засохший кусок хлеба и аппетитно захрустела, начав болтать ногами.
Ровно через двадцать три минуты, когда были съедены пять сухарей, выпиты остатки запасённого древесного сока, и всё детское тело перекрутилось во всех суставах от тоски, стараясь компенсировать недостаток движения, призрак открыл глаза. Поглядев на девочку, он нежно улыбнулся:
- Ки-о тэин фоэлл, иленн тинн. Си-о тэ саа прэн.
Он так же степенно поднялся, поднял и плащ, резким движением встряхнул и, накинув его на плечи, закрепил застёжкой на груди. Натягивая на голову капюшон, он обратился к ву-ани:
- Идём, цвет. Тебя ждут дома, - повернувшись к ней, он смерил её строгим взглядом: - Не убегать боле обещай мне.
Ву-ани весело вскочила, взвилась волчком, подхватила узелок и весело выпалила:
- Обещаю, дяденька! Только ты заходи за мной как-нибудь, погуляем по лесу вместе, ладно?
Призрак тяжело вздохнул и, ничего не ответив, двинулся в путь.

14. Контакты и время в сети
244-869-922 – обязательно представляйтесь, неизвестные контакты я подтираю регулярно.